Собрался однажды Виктор-строитель в путь-дороженьку, чтобы навестить родимую сторонку. Лёва-пёс – выносливый брат, к общему делу отнёсся по серьёзному: вызвался быть верным спутником. Но вот так напасть: наступили ранние холода. Ждал-пождал братец, когда же наконец мороз отступит. Так и не дождавшись, насмелился ехать. Матушкин крест повесил на шею, помолился перед дорожкой, не забыл про отцовское топорище-стучище, выпил чаю горячего на посошок и, захватив с собой госпожу Удачу, направился в снежную даль на могучем железном коне Жигуле. Верный Лёва-пёс на сей раз бодрячком бежал.
Чем дальше по лесу петляла дорога, тем с каждым часом мороз всё больше лютовал. Стал он колени путнику покусывать, руки пощипывать, щёки жечь. Колючие ели и те застыли в морозном инее. Глядит Виктор-строитель: в стороне зайка-побегайка проскочил и без оглядки устремился в густой лес. «Эй, не трясись, Косой, не дрожи, тяжело не дыши! Не обидим тебя!», – ему вдогонку прокричал он. Лёва-пёс на сей раз со старшим другом не согласился, но смирился. Воротился Косой, присел на обочину дороги и, боязливо осмотревшись, стал наблюдать за незнакомыми проезжими.
Едет-едет всё вперёд Виктор-строитель на красавце Жигуле, видит и глазам своим не верит: впереди владения частные, посреди дороги ледяные врата стоят, на крепкий засов запертые. Перед ними в ледяном узорчатом кресле восседал старик усатый, бело-бородатый в мохнатой шапке, украшенной серебристыми снежинками, и ноги в высоких валенках в огромный сугроб опустил. Кто бы мог подумать, что это сам владыка зимы! «Здорово, старина Морозыч!» – по-братски протянул ему руку Виктор-строитель. Лёва-пёс вежливо подал лапу. (Ох, и студёная рука у владыки!). Но не дрогнул братец, хотя холод до самых костей его пронзил. «Старина Морозыч, ты нарочно перед моей дорогой долгой стужу лютую наворожил, – обратился замёрзший путник и возмутился: – Куда уж более, старче, крепчать? Всех проезжих путников по тёплым избам разогнал. Печи русские с утра до ночи пыхтят-дымят. Так ведь и леса русского на век не хватит». Хозяин зимы важно признался: «Нынче у меня высокий сезон». «Вот совпадение! – обрадовался Виктор-строитель и продолжил разговор обстоятельнее: – Начальник мне время дал: всего-навсего трое суток. Посуди, старче, надобно мне всё успеть. Дел невпроворот: матушку навестить, с батюшкой вопросы обсудить. В небольшом северном городке семья моя живёт: заботливая гулюшка, сын – начинающий мастер да дочь, мечтающая москвичкой стать». Дальше семьянин поинтересовался: «Ты, старина Морозыч, по-прежнему холостяк?». К слову сказать, старче этот щепетильный вопрос мимо ушей пропустил. Но тут он как будто спохватился: «Чем поделишься? Муки белой мешок, аль крупы короб, да не простой, а гречневой?». «Ни того, ни другого, старина Морозыч, и рад бы был, – тактично по-принципиальному заверил замёрзший путник и, подмигнув Лёве-псу, попросил: – Позволь проехать доброму человеку». Седой волшебник, отводя взгляд, заупрямился: «А у тебя на лбу не написано, какой ты на самом деле, – и пробурчал себе под нос: – Ездят тут всякие-разные, встречные-попоречные, покоя не дают: то будят спозаранку, то ночью суету устроят».
Тогда Виктор-строитель предложил: «Я могу тебе для отдыха кибитку с лежанкой на санях смастерить? Расслабься, старина Морозыч, устрой себе перекур часок-другой, да и третий не помешает». «Ты мне зубы-то не заговаривай. Я не курю, и не буду курить», – прервал разговор Владыка. Он молча встал и, убирая руки за спину, не торопясь зашагал вдоль ледяных ворот. Потом неожиданно остановился и предложил путнику: «Пройдёшь череду испытаний – врата отопру».
Виктор-строитель, зная, что другого выбора у него нет, согласился.
Владыка хитровато проговорил: «Первое испытание: сможешь ли ты на лютом морозе да голыми руками на вратах ледяных гайки закрутить?». «Невпервой», – заверил его путник и смело взялся за дело. Старина Морозыч с путника глаз не сводил. Меньшие братья: Лёва-пёс да Косой беспокойно то и дело свою тёплую шкуру поочерёдно подставляли и старшему другу руки обогревали. Справился Виктор-строитель с заданием. Старина Морозыч седою головою покачал, густую бороду пригладил и вновь озадачил путника вторым испытанием: «Сумеешь ли ты мост перекинуть через ручей горячий, что пробился недалече?». «Без сучка и задоринки, – согласился путник и добавил: – А ну-ка, укажи, старче, тот ручей». Братец как отцовским топорищем-стучищем трижды взмахнул, звонко ударил по вековому дереву, так и повалил его наземь. Потом чисто-чисто обтесал, ловко распилил, и, укладывая брёвнышки рядком, подбадривал братьев меньших: «Ни шагу назад». Устало хрипя, Лёва-пёс бревно тянул, а Косой плечо подставлял и про себя размышлял: «Не помогу в нужную и трудную минуту, так и на воле несдобровать. Там Лёва-пёс не будет разбираться: кто свой, а кто чужой. Здесь самое время присмотреться-притереться, принюхаться». Старина Морозыч с мастера глаз не спускал, усами покрутил и лукаво предложил третье испытание: «Слышал я не раз, как местные жители родным говорком отличаются. Ох, и набрался я от них слов, сумеешь ли ты их отгадать». И посыпались из уст старика слова-загадки: «олабыш», «вертлюк», «ленгас» и другие. Тут Виктору-строителю и помощники были не нужны. Вспомнил он, как в детстве ему бабушка блины пекла да олабышами называла, слышал он, что спина – это вертлюк, а сестрицу младшую за её лень – ленгасихою дразнили. Все слова, что наособицу отгадал смышлёный путник. Старина Морозыч про себя с досадой отметил: «Опять абориген, – и, заглядывая в глаза мастерового путника, спросил: – Как же мне в свои владения москвичей заманить?». Виктор-строитель ответил критически: «Кто же по занесённому сугробами дорожному «серпантину» поедет? Да и размах у тебя, старче, не хозяйский, а монополистический». Тогда-то Владыка и продолжил: «Все испытания ты выдюжил: сноровкой отличился, мастерство показал, смекалкой блеснул. Часом-другим ранее ты, мил человек, поведал мне о чудо-кибитке. Быть может, сподобишься перед счастливой дорожкой и соорудишь?». Виктор-строитель взялся с оговоркой за новое дело: «Старина Морозыч, давай по-серьёзному: я тебе чудо-кибитку, а ты ослабишь мороз всего-то навсего на три дня, чтобы я успел вернуться к сроку». Старина Морозыч лихо взмахнул рукой и, улыбнувшись в густую белоснежную бороду, одобрил: «Уговорил – валяй!».
Как мой братец, ухая, отцовским топорищем-стучищем трижды взмахнул, да как ударил по вековому дереву – и повалил его наземь. Снова взмахнул – скоро обтесал, ещё раз взмахнул – ровно распилил, в последний раз – дуги волной изогнул. Пахучие доски уж сами рядком поднялись. Вот и сладил Виктор-строитель чудо-кибитку с лежанкой на санях-дугах да со спинкою резной! Вытирая выступивший пот со лба, отворил он двери и сказал, будто выдохнул: «Шкуры белого медведя не имею». Лёва-пёс и Косой только успевали глазами моргать да ушами шевелить. Вошёл старина Морозыч во внутрь, глаза его в разные стороны то разбегались, то в кучку собирались. Незамедлительно и, как всегда, величественно устраиваясь на лежанке, он с грустью признался: «Хоть о возрасте не говорят, а только думают, но поседател я не вчера». Владыка достал из кармана шубы часы, на глазах у Виктора-строителя поставил звонок на ровно через три дня и три ночи и неожиданно громко-прегромко чихнул, и довольный-предовольный хриповато протянул: «Отрадно-о-о!».
Вот и сказке конец, кто дослушал – Молодец!
Помни, Молодец, что в мороз нос краснеет, руки холодеют, ноги замерзают.
Валентина СЕМЁНОВА,
г. Санкт-Петербург
(уроженка с. Замежная).
|
